Роман Балаян — режисер, знайомий багатьом фільмом «Польоти уві сні та наяву» (1982). Хоча Роман був відомий на весь Радянський Союз, він усе життя прожив у Києві та відмовлявся переїжджати в Москву. Серед багатьох фільмів, знятих на кіностудії ім. О. Довженка, Роман пишається такими: «Каштанка» (1975), «Поцілунок» (1983), «Бережи мене, мій талісмане» (1986). Нещодавно Роман зняв перший за 11 років фільм — «Ми є Ми поруч» (2020). Його прем’єра відбулася на кінофестивалі «Молодість», а незабаром стрічку покажуть у межах міжнародної конкурсної програми Варшавського кінофестивалю. Незадовго після неї Світлана Лібет поговорила з Романом про фільми, звички на знімальному майданчику, роботу з акторами й сучасне українське кіновиробництво.
Расскажите, пожалуйста, о вашем новом фильме «Мы есть Мы рядом». Почему вы решили снять его сейчас? Как он был принят зрителями?
Я бы не снял этот фильм, если бы не тогдашний Министр культуры Нищук. Он меня встретил 2 года назад и спросил: «Роман Гургенович, говорят, у вас есть сценарий?». А у меня всегда есть сценарий. Он продолжает: «Сейчас Министерство культуры дает деньги, я бы хотел, чтобы вы что-то сняли за деньги Министерства культуры». Я говорю: «Да нет, старик, у тебя там написано “патріотична тематика”, а у меня просто о любви, о сострадании». А он, мол, в вашем случае это не имеет значения, ну, я и решил подать проект. Честно говоря, не думал, что проект утвердят.
Когда вы написали сценарий к этому фильму?
Сам замысел я придумал еще в 1990-м году, на пешеходном мосту в Париже, после ссоры с продюсером. Я должен был снимать французско-советский фильм. Французы — 85%, участие СССР — 15%. И, слава богу, что не состоялся, был бы, из-за активного вмешательства продюсера, очень плохой фильм. Так вот, после ссоры, в два часа ночи, я, прогуливаясь по Парижу, оказался на пешеходном мосту. И придумал сценарий про ангела хранителя. Лет десять-восемь назад, точно не помню, я решил снять этот фильм и дал почитать сценарий моему другу, московскому продюсеру, которому сначала сценарий очень даже понравился, но на следующий день он позвонил и сказал, что прочли его редакторы, мол, нашли схожесть с фильмом Люка Бессона «Ангел-А». Я посмотрел этот фильм — ничего похожего, кроме интриги с мостом, — нет. Ну, я и решил, черт с ним, не буду, значит, снимать… Я написал другой сценарий, почти о том же, но без ангела хранителя, рассказывать суть не буду, фильм ещё не вышел в широкий прокат.
Вы несколько раз меняли название фильма, вы часто так делали? Почему изменяли?
Нечасто такое бывало. До сих пор не думаю, что это удачное название. Если бы я не был режиссером этого фильма, а смотрел бы кино, то подумал бы, что уже в названии задано направление: «Мы есть, мы рядом, тебе больно, но я здесь».
Да.
То же самое у меня было и с фильмом «Полеты во сне и наяву», я был против этого названия. Если в процессе фильма узнаешь, что человек валяет дурака, говорит, что я летаю, — это одно, а так — это вынесено сразу в названии: «Полеты во сне и наяву». Но меня убедили в том, что для зрителя нужно все-таки это название.
Оно красивое, добавляет сюрреалистичности.
Да. Но мне нравятся простые: «Каштанка», «Бирюк», «Поцелуй».
Как вы работаете со сценарием?
В сценарии мне важен первый посыл, замысел. Все, что я снимал, было написано так: начало придумывал я, а дальше уже шла совместная работа с профессиональным сценаристом.
Сколько у вас было съемочных дней?
26. Я так не привык работать, мы раньше снимали фильмы минимум за 46 дней, не впопыхах и не на бегу. Сейчас и за 20 дней снимают, и за 3 дня снимают один сериал.
Вам такое ускорение не близко?
Нет. Но я, конечно, успевал все. Это при том, что меня трудно забрать на съемку, я просыпаюсь с желанием увидеть за окном грозу, дождь — в такую погоду ведь нельзя снимать сцены на улице, например. Бывало, меня три раза будят или, если мы в дороге, кричат: «Рома, вся группа уже в автобусе». Но если я уже на площадке, то тогда я веселый, дурной, веселее меня на площадке никого нет. Правда, это тоже не значит, что я каждую минуту не мечтаю о том, чтоб прекратились эти съемки: «Алло-алло, начался дождь, поехали отсюда!» Дело в том, что я уже все снял у себя в голове, и мне остальное неинтересно.
Как вы выбираете актеров и актрис для фильмов?
Я всегда ищу типаж, потом уже смотрю, есть талант или нет. Так было и с Катей Молчановой, я увидел ее в фильме, пардон, забыл название. У нее типаж, с которым, вроде как, и работать не надо, в связи с той ролью, которую я ей предложил.… Что касается Ахтема Сейтаблаева, так это он пришел и попросил попробоваться. Но я пробы не делаю, я присмотрелся к нему, к лицу, и согласился. Хотя визуально, по типажу, мне нужен был бы покойный Олег Янковский или Святослав Вакарчук…
Мне кажется, украинский язык не всегда естественно звучал из уст Ахтема.
Дело в не только «из уст» Ахтема. На мой взгляд, в фильмах на современную тематику в украинском кино еще не придуман разговорный киноязык, в том числе и у меня тоже. Нет именно разговорного киноязыка — это радиоречь пока что. Хотя вот в новом сериале Ворожбит (Наталія Ворожбіт, режисерка серіалу «Спіймати Кайдаша» — прим. ред.) отмечают именно появление и становление разговорного украинского в кино. Но, может быть, потому, что, кроме прочего, оставили суржик у некоторых персонажей.
Я слышала, что вы не репетируете. Это так?
Я не только не репетирую, я этого терпеть не могу. Почему я не репетирую? Потому что мне нужно, чтобы даже опытный зритель думал, что от героев все слова с экрана звучат, как бы, в сию минуту, от души, от сердца, а не от «зарепетированности». Даже у хороших режиссеров, у того же Никиты Михалкова, когда я посмотрел его классный фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино», спросил у него: «Ты что, репетируешь?» — он сказал: «Да, я на месяц увожу артистов куда-то и мы репетируем». Ну вот, а я слышу эту «зарепетированность». В театре я тоже не люблю репетировать, хотя там актерам необходимо учить текст, ещё за чтением, за столом.
Как вы тогда ставите актеров, без репетиции?
Когда я работал в московском «Современнике», то постоянно изменял сцены. Все жаловались, помню. А я говорю: «Ребята, у нас впереди еще три месяца, в чем проблема?!» Но это потому, что я привык к кино, а они привыкли к другому, актеры в театре запоминают сцену по мизансценам, уже отрепетированным.
Вы сразу начинаете съемки, без репетиций и обсуждения сцен?
Да, никогда не репетирую. Перед дублем только узнают, что я хочу. За 30 секунд до начала съемок я артисту показываю (я не люблю рассказывать) — интонацией, глазами, мимикой, — что и как должно быть, и он уже знает, что мне от него нужно. Я, как уже сказал выше, беру актеров из-за типажей, не из-за их игры. Это должны быть они, их органика, но в предлагаемых мною обстоятельствах.
У Янковского такое было, чтобы он что-то добавил в сцену?
Было, но мало. Он полностью доверился мне, недаром ведь снялся в шести моих фильмах.
Вы так много сняли фильмов, ваши картины были известны по всему Союзу, но вы все равно решили остаться в Киеве, почему?
Этот вопрос, почему-то, мне все задают. Начиная с 1983-го года, Москва меня все время хотела перехватить к себе. Особенно этого хотели актеры, которые у меня снимались. Говорили с тогдашним мэром Москвы Лужковым, нашли даже квартиру на Самотечном переулке, 72. Но мне это не надо, я люблю Киев, это мой город, моя семья здесь, мои дети. Мне мои актеры говорили: «Зря ты отказался, мы бы вечеринки там устраивали». После начала же войны России с Украиной, я перестал даже ездить в Москву.
Вы сказали, что вам нравится снимать по классике, почему?
«Поцелуй» по Чехову — это мой лучший фильм пока что. Я его снял для себя. После «Полетов во сне и наяву» все так расшумелись про него и забыли, что у меня и до этого были неплохие фильмы. «Бирюк», например, который кинематографически гораздо интереснее, был представлен от СССР в основном конкурсе Западно-Берлинского кинофестиваля в 1978-м году. «Полеты» — это мой гражданский подвиг, я бы так сказал. После него я решил, что сниму для себя что-то. Это фильмы «Поцелуй» по Чехову, сразу после «Полетов…» и «Первая любовь» по Тургеневу, снятый в 1994-м году…
Почему из всех произведений Чехова вы выбрали именно «Поцелуй»?
Случайно. У меня дома два собрания сочинений — Чехова и Тургенева. По Тургеневу я снимал «Бирюка», по Чехову — «Каштанку». Я стал листать рассказы, а не романы, повести, мне нужно что-то короткое, чтобы я мог по мотивам дополнять, напоролся на «Поцелуй», сразу придумал ещё одну дуэль, которой там нет….
Я очень люблю этот фильм. Например, Леша Герман (Олексій Герман — старший, режисер — прим. ред.) — самый привередливый зритель в мире, он больше всего любил из моих фильмов «Храни меня, мой талисман», а «Поцелуй» он попросил из Дома Кино в Москве, чтобы ему прислали диск с фильмом. Они ему выслали, он посмотрел, позвонил мне. Смотрел он его потому, что предполагал пригласить Абдулова на главную роль в «Трудно быть богом». Позвонил и говорит: «Ромка, Абдулов хорош, но он не мой, на эту роль я его не беру. Но какой Олег у тебя… Ну муха просто, летает — и незаметно вроде, и есть, и нет его. Здорово».
После этого фильма у меня появился в «Талисмане» Булат Окуджава — это единственный фильм, где он снимался. После «Поцелуя» мне позвонили из Москвы и спросили: «Рома, а вы читали “Советскую культуру”?». А я совсем не читал тогда советских газет. Они говорят, мол, номер такой-то, Булат Окуджава, впервые в жизни, написал рецензию на фильм. Позже мы с Булатом познакомились. Познакомил Миша Козаков, который напросился ко мне на съемку. Я ему тогда сказал, что хочу, чтобы на съемках был Булат Окуджава. Мы приехали к нему, у него мать армянка, отец — грузин. Я сказал, что желал бы, чтобы он был на съемках, и тот согласился. Спросил, сколько времени это займет, я сказал, что месяц. То есть, если бы не его статья, я бы и не подумал о том, что могу его позвать. У меня всю жизнь везуха. Я не талантлив — я везунчик, а это разные вещи!
Как вы относитесь к комментированию ваших фильмов? Когда вам что-то советуют, вы прислушиваетесь?
Я снимаю то, что хочу. После фильма появляются замечания, критические тоже. Если это замечание сделано не хамским образом (есть такие манеры у некоторых критиков), то я принимаю все. Я хулу и похвалу принимаю, как говорил Пушкин, равнодушно. Я, наоборот, после премьеры фильма «Ми є Ми поруч» просил, чтобы хоть что-нибудь покритиковали, но не всякий рискует говорить плохо на общем празднике. Мне интересна критика, тем более если она в вежливой форме высказана, тогда в следующем фильме ты можешь это учесть, понять, какие есть недостатки. Ну, а если зло предлагают, то ты начинаешь быть еще хуже. Критика должна чувство стыда вызывать, а не чувство злости. В следующем фильме режиссёр вряд ли учтёт такие замечания…