Підтримати

Быть в кадре: Рита Островская и неспешная фотография

О Рите Островской я узнала от фотографа Валерия Милосердова. Когда Исследовательская платформа готовила книжку «Чому в українському мистецтві є великі художниці» из нашего поля выпала сфера фотографии — и не только потому, что книга нас ограничивала в страницах наших текстов, но и потому что попросту мы не знали многих авторок и их практику. Это исследование нужно было делать с нуля, начиная с самых простых разговоров. Позже часть найденного материала была включена в лекцию моей коллеги Галины Глебы, чей текст был опубликован на Your Art ранее. Узнав о фотографиях Риты Островской, мы сразу же заинтересовались ими. Ее работы искренни и трогательны. Для меня всегда остается вопросом, как фотограф добивается такого доверия у тех, кого он или она снимает? Как отснятый материал на него влияет потом?

Рита Островская начала свою практику в Киеве в 1980-х и уехала из страны в начале нулевых. В ее объективе много очень личного и драматичного. Собственно, наверное, как и сама жизнь художника, начавшаяся в период политических изменений.

Своими фотографиями Островская проявляет и исторические пласты и социально-политическую действительность. Проявляет — в данном случае, слово и описывающее ее практику, и метод. В этом интервью она проявляет еще одно поле — вопрос того, как в позднесоветское время можно было заниматься художественной фотографией; как можно любить своих героев и как можно фотографировать даже несмотря на собственный дискомфорт.

З серії «Сімейний альбом». Ріта Островська перед народженням сина, 1978 рік. Київ
З серії «Сімейний альбом». Ріта Островська перед народженням сина, 1978 рік. Київ

На сколько я поняла, вы изучали фотографию со всех сторон и с технической, и с точки зрения художественной. Как у вас появился интерес к этому?

Я очень увлеклась фотографией ещё со школы, где-то с 13-14 лет, ходила в фотокружок во «Дворец пионеров» недалеко от метро Арсенальная. Мне купили маленькую камеру (знаете, была такая, которая делала половинки кадров, поэтому у меня было не 36, как обычно, а 72 кадра). Снимала я в основном людей, т. к. уже с самого начала портрет был моим любимым жанром.

Когда я закончила школу, я устроилась работать учеником фотолаборанта в фотоателье под названием «Образцовая фотография», которое находилось на Бульваре Шевченко, рядом с памятником Ленина, где он указывает рукой на Бессарабский рынок. Люди приходили фотографироваться, делать семейные, свадебные фотографии, разные портреты. Там в салоне стояли большие крупноформатные стационарные камеры и был яркий свет. В фотоателье работали в основном женщины — и фотографы, и ретушёры для фотографий и негативов, были, правда один или два мужчины. Я там работала один год: печатала и тонировала множество фотографий, освоила технику, которая там была и изготовление растворов для обработки фотобумаги, ретушировала даже негативы крупного формата, снимала немного — в общем, многому научилась. Я очень хотела учиться «художественной фотографии», но учиться было негде — такого образования вообще тогда не существовало. Пришлось поступать в Ленинградский Институт киноинженеров (ЛИКИ) на технологию обработки и производства кинофотоматериалов, чтобы каким-то боком быть рядом с фотографией и получить образование. Поступила я туда на заочное отделение, училась 6 лет, ездила на сессии в Ленинград и работала фотографом или лаборантом в разных организациях в Киеве. Например, проработала 3 года в Автодорожном Институте фотографом. Снимала там все их мероприятия, портреты лучших студентов, делала всякие репродукции начальству — копи-машин тогда не было…

И ещё я работала в Киевском планетарии, кажется лет восемь — печатала там репродукционные изображения на стеклянных фотопластинках, покрытых специальной фотоэмульсией, снимала и обрабатывала цветные слайды. В институте ЛИКИ на последнем курсе мы изготавливали и изучали разные фотоэмульсии и свой диплом по окончании ВУЗа я делала на Киевской фабрике фотобумаги, как раз по изготовлению фотоэмульсии. Это как бы вкратце мой «технологический» путь познания фотографии.

С 1984 года по 1995-й я работала руководителем детской фотостудии «Мгновение» на Городской станции Юных техников, на улице Курской. Это была моя самая замечательная работа! Когда я видела, как дети начинают вдруг «видеть», то, что они фотографируют, и понимать что-то новое для себя — это было очень хорошо! Ведь, чтобы понимать визуальный язык искусства, нужно этому учиться. У меня там было классно, столько талантливых, хороших ребят! Возраст был с 9 до 23-х лет. Мы участвовали в конкурсах, в круговых обменах с разными студиями, ездили в поездки — столько всего было! И обучение было бесплатным. А потом мне пришлось перейти со студией в одно из помещений клуба Арсенал, расположенное на улице Костельной. Многие мои ребята за мной тоже ушли, ну и новые тоже приходили. А потом, в 1995 году «бывшие комсомольцы» нас выгнали из этого помещения, просто на улицу выкинули, а себе сделали какую-то забегаловку.

Я всю жизнь учусь. Когда мы переехали в Германию, поступила в 2003 году в Kunsthochschule, Кассель (художественная академия города Касселя) на отделение Визуальная коммуникация, т. е. как бы свершилась моя мечта, получить высшее образование в сфере искусства. Я поступила на графику, там училась, делала офорты, и т. к. здесь можно было посещать разные курсы одновременно — студенты были весьма свободны в своём выборе, один год я посещала «уроки по фотографии», которые меня весьма разочаровали, т. к. уровень был невысокий. Зато тоже, в 2003 году, я записалась вначале на базисный курс керамики и осталась там в мастерской также и после защиты диплома по окончании основного обучения в Академии, но уже как «гостевой студент». Керамика — моя «вторая любовь» в моей творческой жизни рядом с фотографией.

Із серії «Емігранти». День народження Віти Кисленко, 1995 рік. Німеччина, Карлсруе
Із серії «Емігранти». День народження Віти Кисленко, 1995 рік. Німеччина, Карлсруе

Із серії «Емігранти». День народження Віти Кисленко, 1995 рік. Німеччина, Карлсруе
Із серії «Емігранти». День народження Віти Кисленко, 1995 рік. Німеччина, Карлсруе

А где вы учились вот художественному взгляду на фотографию?

Меня с самого начала интересовала только «художественная», если можно так выразиться, фотография. Но учиться у нас, как я уже говорила было негде. Были фотоателье и фотоклубы, а это была бытовая фотография или любительская, а меня «тянуло» уже куда-то повыше.

Тогда в Киеве был фотоклуб, в котором были пожилые фотолюбители и был один немолодой, но замечательный фотограф Георгий Илларионович Зайцев. Вот он нам, так называемой, молодёжи, читал лекции по композиции. Я помню, приносила какие-то фотографии, мы их обсуждали. Но в принципе, моё личное, основное развитие началось, когда я купила себе камеру «Искра-2». Это среднеформатная камера, — размер кадра (6х6) см, с 12-ю кадрами на плёнке. Это был «Мой формат», и, оказалось, что этот статичный формат и был для меня полон внутренней музыки. Тогда я работала в планетарии, и у меня там была малюсенькая комната с водой, где стоял мой драгоценный увеличитель Крокус и можно было напечатать фотографии, снятые Искрой-2. Глянцевать я бегала к Александру Ранчукову, известному фотографу — он там недалеко работал. Мы с ним дружили потом много лет. Были вместе и в ИЖМ — Институте журналистского мастерства, и в творческом объединении «Погляд».

Само объединение «Погляд» было для меня очень важным. У нас были самые сильные на то время киевские фотографы (на мой взгляд). Сам пик нашей деятельности пришёлся на 1987–1989 годы. У нас было много дискуссий о фотографии, мы показывали друг другу снимки, выставлялись, спорили. Мы занимались социальной фотографией, что для погружённого в советское «прошлое-настоящее» Киева, было чуть ли не революцией. Т.е. у нас было не скучно. Я, правда, там была единственная женщина-фотограф, но это меня никак не смущало. У меня были тогда и семья, и муж, и ребенок, и детская фотостудия. Но, как фотограф, я интенсивно развивалась в это время: у меня были свои темы, свои работы, я была очень занята, очень много работала, ночами печатала свои фотографии.

Ещё для меня тогда была важная фотографическая среда — это моё занятие детской фотографией. Мои главные учителя — известная фотограф и руководитель детской фотостудии Галя Лукьянова и её муж Михаил Голосовский из Красногорска. Руководители детских фотостудий бывшего Союза — были серьезные фотографы, и мы набирались опыта друг у друга. Я ездила консультироваться в Красногорск к Гале и Михаилу Ивановичу, привозила фотографии и они меня учили, ругали и хвалили. Наша детская студия была весьма успешна, на Всесоюзном конкурсе мы даже занимали 3 место, грамот и дипломов было достаточно. Мы с детьми работали творчески, поэтому я очень много читала, чтобы учить этому детей. Я многому научилась за это время.

Маленька вулочка, 1990 рік. Шаргород
Маленька вулочка, 1990 рік. Шаргород

Батько і син — Шика та Семен Пізмани, 1989 рік. Шаргород
Батько і син — Шика та Семен Пізмани, 1989 рік. Шаргород

Интересно, а как вас учила Ирина Пап в Институте журналистики?

Я училась в 1982–1983 на ИЖМ у Ирины Пап, и я её неплохо помню. Она была очень приятным человеком. Там читали лекции разные фотокорреспонденты, было полезно их послушать. Мне было там интересно учиться, но это не моё. Я вообще не тяготею к журналистике. То есть я это все умею снимать, много снимала в своей жизни репортажей, знаю, как это делать и все остальное, но по своему характеру, я — созерцатель, а не судья или режиссёр.

Вы знаете, фотографировать можно по-разному, каждый раз можно навязывать свою позицию чисто техническими приемами, но я так не люблю. Ведь фотография — тот же язык, только визуальный, но только для тех, кто его понимает. Всё зависит от того, что я фотографирую, как я это чувствую. Моя фотография — это такая неспешная фотография, я часто использую штатив для съёмки.

Я обратила внимание, что у вас такая гуманистическая фотография, во всем чувствуется присутствие человека и мира вокруг этого человека. Как вы добиваетесь того доверия, которое существует между вами и вашими героями?

Я очень люблю фотографировать, мне нравятся человеческие лица, в мире вижу очень много красоты. Потому, когда я снимаю, только уже от этого я получаю удовольствие. А когда ты делаешь что-то с удовольствием, естественно на тебя реагируют тоже позитивно. Я много общаюсь с людьми, не напрягаю их во время съемки, и они выглядят такими, какие они есть.

У вас присутствует тема миграции, есть серия в которой вы снимаете сами себя.

Эти серии нужно разделять. Потому что, когда я снимала свою семью для серии «Семейный Альбом», я себя, естественно, тоже фотографировала. А когда я фотографировала родственников для той же серии, я просто делала их портреты. Я ходила к некоторым домой, предлагала их сфотографировать. Тогда я сделала очень хорошие фотографии близких мне людей и очень довольна, что я их сфотографировала. С 1993 года у меня уже была камера Mamiya С 220, она давала более красивые и интересные изображения. Объектив был лучше, чем у моей «Искры», но я пользовалась и той, и другой камерой.

А серия, о которой Вы говорите, что я снимаю саму себя, называется «Присутствие». Эта серия о моем присутствии в мире: я есть — меня нет, но все остается, понимаете? Я фотографировала с длинной выдержкой и специальным затвором. Это не двойная экспозиция, это один негатив. Я снимала себя в разных местах, где я была, которые мне дороги, с разными друзьями и с семьей. То есть люди оставались сидеть, а я уходила ещё во время экспозиции. Я раньше думала, что всё уходит и исчезает бесследно. Но, оказалось, что всё не так и что моя фотография практически мудрее меня и всё в мире оставляет свой след, особенно наша жизнь. Это весьма большая серия и я сделала также съёмку здесь в Касселе. У меня ещё есть планы кое-что отснять для этой серии, и я очень надеюсь, что смогу эту серию закончить.

Мій чоловік і я вдома, із серії «Присутність», 2005 рік, Кассель
Мій чоловік і я вдома, із серії «Присутність», 2005 рік, Кассель

У дворі, із серії «Присутність», 2005 рік, Кассель
У дворі, із серії «Присутність», 2005 рік, Кассель

Я бы хотела вернуться к еврейской теме. С одной стороны, вы как бы говорите о себе, говорите о своем личном переживании, но с другой, поднимаете более широкий пласт. Это история в самом глобальном ее понимании. Как вы работали над своими еврейскими сериями, как понимали, что все что вам хочется сказать — вы смогли сказать?

Всё началось с «Семейного Альбома», о котором я уже рассказывала. Потом я услышала, что сохранились ещё еврейские местечки и однажды решила поехать, сфотографировать, хотя мне и было страшновато. Впервые я поехала в августе 1989 года. Тогда существовало ещё Общество еврейской культуры в Киеве, они мне выдали бумажку с рекомендацией на фотосъемку, потому что не везде это тогда можно было делать. Я приехала в г. Шаргород Винницкой области и у меня тогда была замечательная съемка! И свет был какой-то серебристый и рассеянный —просто идеальный свет! Я увидела этих людей, которые были как моя бабушка. Мне казалось, я их всех знаю. Они сидели на улице с двух сторон, разговаривали через улицу. Еще там была местная молодежь, которая родилась и выросла с Шаргороде и вот собиралась оттуда уезжать насовсем. Я очень много общалась с людьми и на меня это произвело сильное впечатление.

Чоловік Ріти Островської — Алік — з сином Сашею, 1988 рік, Біла Церква. З серії «Сімейний альбом»
Чоловік Ріти Островської — Алік — з сином Сашею, 1988 рік, Біла Церква. З серії «Сімейний альбом»

Потом я приезжала туда ещё снова и снова. Через пару лет поехала и в другие местечки, недалеко от Шаргорода, вначале в маленькие Черневцы, что в Винницкой области. Вообще я объездила около 40-ка местечек и больших городов. Везде это было по-разному: часто, я приезжала и никого там не знала, а иногда заранее договаривалась с людьми. Например, когда я приехала в первый раз в Черневцы, я увидела маленький еврейский домик и зашла туда. Там была женщина и мы с ней начали говорить. Её звали Бузя Данилович. Я ее попросила сфотографировать хотя бы интерьер домика — она мне разрешила, а потом, когда поговорили, разрешила и себя сфотографировать. Я ей потом привезла фотографии и всегда к ней заходила, когда туда приезжала.

Я снимала эту серию на протяжении 12 лет. В какие-то годы я ездила много, в какие-то мало. Приезжала снова, привозила им фотографии, снимала ещё людей. И люди всегда очень благоприятно на это смотрели, радовались фотографиям, давали мне адреса своих знакомых. С некоторыми я близко подружилась. Даже когда мы собирались уезжать в 2001 году, я сделала «рейд по пяти местечкам». Менялось время, и я видела, как менялись те места, в которых я уже была. Помимо фотографий я записывала всегда информацию, как и что там было, а потом уже в последние годы, начала брать интервью. Кстати, все мои интервью я подарила Институту Иудаики в Киеве, как и альбом с оригинальными фотографиями.

Когда я поехала в США на I Artslink-program, я решила там фотографировать еврейских эмигрантов. Снимала в Нью-Йорке, Бруклине, была в Балтиморе. Позже я также снимала в Германии — в Дармштадте, Дортмунде и в Карлсруэ. А вот о Израиле — все должно было быть по-другому. Когда я снимала там, я ещё не понимала, что приезд в Израиль — это не эмиграция, это Алия, «подъем». Ведь евреи возвращаются в Израиль домой, на родную землю, где должен быть восстановлен Храм, в землю, которую Всевышний им дал… У меня заранее не было никаких планов выстраивать историю своего народа. Я не пророк, «не знаю часто, что творю». Я, просто интуитивный художник. Я снимаю так, как я чувствую. И получается иногда, что я попадаю в струю. Только недавно ко меня пришло осознание, что я сфотографировала как бы нашу судьбу… в определенном плане, даже судьбу народа, может быть… Но я очень надеюсь, что это ещё не всё… (смеется).

Если говорить о серии, в которой вы говорите об эмиграции, но уже с личного опыта. Мне она показалась очень терапевтической. Будто в этой форме вы вылили все свои переживания. Как было на самом деле? Как вы эту серию воспринимаете сами?

Вы знаете, я себя в этом плане слегка насиловала. Я обычно снимаю то, что мне внутренне легко идет, а тут я очень не хотела это делать. Потому, что уезжать было ужасно тяжело. Вообще сама эмиграция — это очень болезненное состояние. Тут проживаешь, как считаешь, всю жизнь, и вдруг… Вроде как бы сам выбрал этот путь, но вместе с тем, когда начинается этот процесс отрезания, становится очень болезненно — начинаешь просматривать письма, всю свою прошедшую жизнь, и ты не знаешь вернешься сюда когда-то или нет. Я решила, что буду снимать весь отъезд, как я обычно снимаю, хотя я была внутри этого процесса. То есть я ставила фотоаппарат на штатив, и сама участвовала во всем, что снимала. У меня есть такой специальный затвор, которым я могу на расстоянии снимать.

Мы уезжали из Киева 9 сентября 2001 года, ехали 30 часов, а в США, как вы знаете, 11 сентября произошла известная трагедия. Мы приехали как раз в ночь с 10 на 11 сентября. Вы представляете, мы приезжаем в Германию как раз в то время, когда в Америке взрывают башни-близнецы. Было очень страшно, я думала, что началась третья мировая война! Вы знаете, когда вы уезжаете, у вас такое ощущение, будто вы отрываетесь от земли, на которой стоите, и остаетесь в воздухе. Ну, а когда мы приехали сюда, в Кассель — мы сначала жили в общежитии. Хотя мои родители были уже тут, я всё равно долго не могла прийти в себя от всего этого стресса, но пришлось крутиться, учить немецкий и всё другое делать — дальше жить. Но это правда, как вы говорите, терапия, правда, лёгкая — я применила по отношению к себе насилие, так сказать, но теперь довольна тем, что я это сделала. Потому, что остался художественный документ. Хотя всегда это такая малость из того, что вообще переживаешь!

Почему Вы тогда просто не перестали снимать, если вам это было так больно и сложно?

Потому, что я чувствовала, что это надо было сделать. Я все-таки профессиональный фотограф. Если надо, могу себя заставить.

Вы говорили о том, что много читали и смотрели фотографии, но тогда же в советское время было только «Советское фото». Где еще вы находили информацию?

Единственное, что у нас было из иностранного, это чешские журналы, уже не помню, как они назывались. Я перечитала, все «Советское фото» за 10 лет и всю техническую литературу, которая у меня была. А вот духовная составляющая была уже во мне. Я ведь никогда не делаю то, что уже кто-то сделал, каким бы модным оно ни было! Зачем и кому это надо? И вообще, мода — это ведь что-то скоротечное, а я вообще занималась тем, что вне времени тоже.

Могу сказать, что я также много экспериментировала с химическим тонированием. Тонирование, если оно хорошо сливается с внутренним образом изображения, делает фотографию особенной, более привлекательной. Цветовая гамма очень важна для восприятия фотографии. Я делала разные многослойные тонирования с двумя виражами. Это — очень тонкая работа. Чёрно-белое изображение тяготеет к документальной фотографии, и я оставляла фотографии черно-белыми, только, если они мне в этом виде больше всего нравились. У меня, благодаря виражам, есть много уникальных фотографий в фотосериях «Мой дом, Киев», «Дыхание Жизни», которые невозможно повторить. И даже тон сепия у меня не простая, как стандартно люди вирируют. Там я добилась много «воздуха» внутри изображения.

Сталкивались ли вы с цензурированием ваших фотографий или с каким-то негативным отношением к ним?

Да, конечно! Люди всё по-разному воспринимают. Например, иногда мне говорили про еврейские местечки: Какие эти люди на фотографиях бедные! Даже просили не показывать евреев такими. Но в своих снимках я действительно вижу красоту, вижу ценность других вещей. И то, что эти люди живые, такие, какие они есть — это и есть главной ценностью. Ведь бедность и богатство также понятия относительные.

Вот кстати, вы спрашивали про Ирину Пап и я вспомнила случай. У нас в ИЖМ готовилась итоговая выставка и я, для отбора, предоставила портрет своего отца в зеркале. Фотографию отобрали и даже хвалили. Выставка проходила в окнах Агентства Печати «Новости». Вечером мы вешали фотографии, я повесила портрет своего папы и всё было спокойно, а утром, когда я шла на работу, увидела, что фотографии на месте уже нет. Я пришла в Институт журналистики и спросила у Ирины Пап, почему нет моей фотографии? А она говорит: «Такие лица туда не вешают». Понимаете? Портрет моего папы — еврейский, а такое еврейское лицо не подходило на выставку. Тогда могли просто снять фотографию, это был где-то 1982–1983 год. Но я на неё не в обиде, у неё конъюнктура была в глазах, в которой она всю жизнь прожила. А в общем — я помню только хорошее или очень хорошее отношение к своим фотографиям.

Фонтани, із серії «Подих Життя, Вода», 1995 рік
Фонтани, із серії «Подих Життя, Вода», 1995 рік

Расскажите про опыт работы с Центром современного искусства Сороса в Киеве. Вы были на выставке, которую курировала Марта Кузьма. Как вы с ней познакомились?

Марта Кузьма была, конечно, очень хорошим куратором, делала много очень серьезных выставок. В Киеве таких выставок никто никогда и не делал. Я не помню, как мы с ней познакомились, но это она предложила мне поучаствовать в конкурсе, чтобы попасть на I Artslink-program. Позже она мне предложила принять участие в выставке в Центре современного искусства. Помню, что она давала нам свободу, мне во всяком случае, полностью. И тот зал, где была моя экспозиция, мне понравился. Я выставляла тогда серию фотографий «Дыхание Жизни». Эта серия тонированных фотографий о стихиях: вода, ветер, земля и огонь. Но вы знаете, я не так хорошо всё это помню. С Мартой было очень приятно общаться, работать — она вообще человек мира.

А как вы вообще смотрите сейчас на фотографии, которые были сделаны были лет 20-30 назад, изменилась ли оптика и взгляд?

Это интересно очень. Те фотографии, которые я делала раньше — их невозможно повторить. Даже бумаги такой не существует — уже нет Киевской фабрики фотобумаги. У меня, правда осталось ещё немного от старой киевской фотобумаги, но может на ней будет вуаль, кто знает. Те химикалии, которые я использовала, думаю, что их тоже нет. Что-то есть, но не такие. Такого вирирования на них уже не сделаешь. Вообще всё изменилось. С появлением дигитальной чёрно-белая фотография стала чересчур дорогой во всех смыслах слова. Но её рукотворность, если она так, как надо изготовлена, имеет и сейчас большую ценность. В этом городе Касселе, в котором я живу, наверное, я — единственный человек, который пока ещё занимается ч/б фотографией. Да и я сама отношусь уже к фотопечати по-другому, не так стараюсь, как раньше. Просто время изменилось. И это нормально, главное, чтобы изображение было стоящим.

У меня есть одна серия «Будничная жизнь, 1980–1990-е годы». Я тогда часто ходила с маленьким фотоаппаратом в сумочке и фотографировала всю эту будничную жизнь, в которой я сама варилась. Эта серия сейчас мне очень интересна. Но мне надо ещё с этими фотографиями поработать, подумать, если получится, конечно, если хватит на неё времени.

Із серії «Буденне життя», 1980–1990-ті роки, Київ
Із серії «Буденне життя», 1980–1990-ті роки, Київ

К слову, о времени. У вас какое-то такое замороженное время, особенно в фотографиях из Шаргорода, будто бы безвременье.

Потому что в тех местечках уже не было времени. Например, когда я приезжала туда зимой, там уже в 5 часов вечера было темно, не было света на улице — все застывало в темноте. Такие улицы мрачные, домики, все настолько было мрачно. Когда я приезжала каждый раз — все становилось только хуже и хуже. Будто бы, когда люди уезжали, дух человеческий уходил и дома начинали разрушаться. Я недаром все эти фотографии тонировала в сепию — сепия самый стойкий из всех виражей — лучше сохраняется чем ч/б отпечаток. Они, эти маленькие местечки, уже перешли в разряд вечности.

У вас сохранились какие-то связи с Украиной? Считаете себя украинской художницей или немецкой?

Связи с Украиной? Конечно! В первые годы после отъезда я каждый год приезжала, встречалась с друзьями, близкими. Я люблю Киев, я — киевлянка. Профессионально — я принадлежу к Киевской школе фотографии, о которой у вас совсем не пишут. Эта школа гораздо скромнее, чем некоторые другие, но в моё время, когда существовал «Погляд» — это было явлением в фотографии. В Киеве ещё живут многие фотографы из нашего «Погляда». Да, а в немецкую культуру я никогда и не пыталась особо «внедряться», хоть и участвовала в хороших выставках и делала тут выставки сама, да и мои фотографии есть в приличных коллекциях. Я вначале «вступила» в их местные творческие объединения, походила там на некоторые мероприятия, а потом отовсюду ушла. Мне часто совсем неинтересно тут. Кстати, все всегда понимают, что я не немецкая художница. Во всех случаях, когда меня спрашивают, я отвечаю, что я родом с Украины.

Фонтани, з серії «Подих Життя, Вода», 1995 рік
Фонтани, з серії «Подих Життя, Вода», 1995 рік