7 серпня 2018 року пішов з життя художник Леонід Войцехов. На згадку про цю сумну дати ми публікуємо його текст 1991 року, присвячений становленню одеської художньої сцени початку 1980-х.
Текст створювався для українського журналу «Мистецтво», який повинен був вийти в 1991 році під редакцією Олександра Соловйова, але у зв’язку з розпадом СРСР цей номер журналу так і не вийшов.
Сергій Ануфрієв, Леонід Войцехов, аркуші з папки «УВИЖУ», 1983
Сергій Ануфрієв, Леонід Войцехов, аркуші з папки «УВИЖУ», 1983
Разбирая с Сергеем Ануфриевым одесский архив, мы натолкнулись на этот текст. Уже ни я, ни он не помнили ни об этом тексте, ни то, к чему его собирались лепить, ни времени его написания, ни времени, за которое он был написан.
Предыдущий абзац, а также и сам текст даны в прошедшем времени. В прошедшем.
Текст действительно с размытой точностью передает ту эфемерно-фантазматическую атмосферу Одессы 83-85гг., которую мы (т.е. С.Ануфриев, Л. Войцехов, Ю. Лейдерман, Лариса Резун, позже Звездочётова, Перцы (Л. Скрипкина и О. Петренко), И. Чацкин) сами вокруг себя надышали, и с ужасающей наглядностью демонстрирует зазор между общей теорией искусства Сергея Ануфриева «Ни уму, ни сердцу» и частной разработкой этой проблематики у Юрия Лейдермана в концепции «Искусство не пришей к пизде рукав». Узлом последней было «псевдоиллюстрирование псевдоповествовательности».
Группа сложилась (но «сложилась» тут никак не подходит, скорее, «cбилась») в результате комедии ошибок, разыгрываемой около «богато изукрашенного» сундука, куда один за другим мы все попрятались.
Леонід Войцехов. Автор: Олександр Шевчук (1990-і, Одеса)
Там внутри мы начали каламутить и шарудеть, и столько всего наёрзали, что нам самим кажется это невозможным. В сундуке было душно и жарко; в щёлочку в аберрирующем мареве была видна абстрактная Москва, за Москвой простирался Запад. В Москву всё отсылалось как на сверку, оттуда ожидались «отклики небес». Ануфриев болтался где-то посредине, оттуда выполняя роль главного контактора, отсюда выступая конферансом объявления следующих номеров. Как с именин несут домой кусочек тортика, так и он приносил обрывки столичного дискурса с кремом своих подслащиваний.
Причем для информационного набухания только стартующей практики, пребывающей в лучшем случае на фазе самоотождествления, он для Монастырского и круга сам придумывал работы, приписывая их ребятам, а оттуда нёс сквозняк «неподдельного живого интереса».
Колобок смысла пока носился днищами сусеков, по которым его наскребли. Артикуляционная масса росла и росла до своего интерпретационного запроса.
Гносеологическая жажда (по И. Кабакову) Москвы тут имела искривленную форму гносеологического сушняка. Я намеренно перехожу на жаргон, говоря об Одессе, т.к. считаю, что по отношению к московскому изобразительному языку, имеющему внятный литературный характер, то, что делалось тогда в Одессе, было эскападой арготизмов. Но как бы там ни было, присутствовал элемент ажиотированного псевдоконкурирования с москвичами, даже во внутреннем конкурсе на лучший лозунг в один из вечеров победил лозунг «Отмосквим Москву!»
Сергій Ануфрієв, Леонід Войцехов, аркуші з папки «УВИЖУ», 1983
Это всё — ситуационный план, рекогносцировочная попытка.
В Одессе по всей прибрежной части разбросаны остатки фортификационных строений, и в культурном аспекте тогда всё напоминало брошенную полуразвалившуюся крепость. За единичными исключениями группа художников-семидесятников эмигрировала, Люда Ястреб умерла, В. Наумец был в Москве, оставался по сути один Валентин Хрущ.
Семидесятники демонстрировали, насколько можно пережевать уже пережёванное; это был заколдованный круг формализма разных толков (точнее сказать, фигуративного «живопизма»), скорее даже зачарованный омут, откуда выплыть удалось лишь Хрущу, который, в общем, особо и не плавал, а мочил в нём, как в тазике, ноги.
В 1972 г. Л.Войцехов попытался внести недомогание в здоровое тело – бросить камень в эту гладь. Есть такая пляжная забава: кидать камушки об воду, выигрывает тот, у кого камушек наибольшее число раз отскочит от водной поверхности. В этом смысле я, конечно, выиграл, Хрущ тому свидетель — он сидел на берегу и считал. Мы с ним тогда хотели сделать совместную выставку под лозунгом «Искусство — это для вас слишком сложно» (тут надо особо сказать, что одесский процесс на 90% состоял из готовящихся выставок и сорванных акций), где намечалось экспонирование ряда концептуально-объектных работ:
Ковёр, завитый на бигуди;
Трансформирующийся «Указующий перст», сделанный по телескопическому принципу;
Пешка (в метровой деревянной пешке в матрёшковой последовательности все фигуры, последняя — уже неразъёмный стандартных шахматных размеров ферзь);
Заводная кастрюля — кастрюля, бьющая крышкой с вмонтированным механизмом от игрушечного зайца, бьющего в тарелки;
«В. Хрущ, показывающий В.Хрущу истинную величину В.Хруща»;
«Пуп Земли» — фотографии землеваятельных интенций Хруща;
Компостер, пробивающий слово «Явка», — это только то, что помню.
Леонід Войцехов, сторінка з робочого зошита, 1983
Далее Л.Войцехов на некоторое (10 лет) время придерживался мысли, что художников стало больше, чем кисточек. В эти годы происходил мягкий отдых с некоторой долей усталости. Как раз к концу «декады» у меня появился Ануфриев — это мной отделался наш общий знакомый, измученный Серёжиным подзуживанием на авангард. Серёжа принёс весть, что «ещё не всё погибло», и есть в Союзе ещё человек 30 с аналогичным синдромом; а так как русско-советский человек привык дерзать «на миру» и болеть в общей палате, то и я, как Валерий Чкалов (временно Маресьев), решил начать всё сначала.
Когда открываешь кран, то течёт какое-то время ржавая вода (коммунальное наблюдение), но тут жэковский закон был нарушен, и гладко пошло. Ануфриев остался у меня жить, и 5 месяцев мы, друг друга заводя, работали. Почти сразу мы начали делать совместную папку «Увижу», она спонтанно возникла из зеркальной игры: «Работа Ануфриева» — работа Войцехова». Суть её состояла в том, что Сергей очень красиво на больших листах писал мои тексты типа:
«Ануфриева поглотила работа целиком»
«Засветло берется Ануфриев за работу»
«Работа Ануфриева всё равно что песня»
«Ануфриев трудится, превозмогая сон и усталость»
«Преобразилось всё кругом, и в этом есть капля Ануфриева труда!» — ну и в таком духе ещё 3 дюжины.
Аналогично, в /папке/ «Увижу» я давал эскизы изображений, все тексты и как бы при этом обращался к нему, а он это всё рисовал.
Сейчас это кажется немыслимым, но за неполные 2 недели было сделано 44 листа плюс сама папка. Каждый лист состоял из двух половинок, склеенных полосой с обратной стороны, и каждая полоса обыгрывалась (т.е. было еще 44 задника).
В конце Сережа делал уже по 5-7 листов в день. Он понял, что конца этой возгонке не будет и стал сбегать — приходилось запирать его на ключ. И притом он еще умудрялся делать кучу своих персональных работ, — он тогда разрабатывал технику заиканий, — серию листов с текстами типа:
-
То, что я делаю, очень изменчиво,
-
прерывно,
-
непостоянно,
-
истерично,
-
за этим всем нужен глаз,
-
да глаз,
-
да глаз,
-
да глаз,
-
да глаз.
Юрій Лейдерман, схема мистецтва «Не пришей к пизде рукав», 1983
Мы потом часто практиковали метод перекрёстно-совместных работ. С Лейдерманом мы сделали серию «Вероятно» — порядка 25 листов с моими текстами и рисунками Юры:
Вероятно, подробности могут быть упущены
Вероятно, принять все меры и провести это как одно из мероприятий
Вероятно, среди живых существ есть и существо дела
Вероятно, состоять из одного терпения, а волосы оставить нетерпеливыми
Вероятно, можно дать на время подержать
Вероятно, всё проясняется по мере того, как по мере того, как по мере того, как по мере того, как по мере того
Вероятно, на размер больше
В литературном аспекте это отсылало к Л.Рубинштейну, в иллюстративном — Лейдер подал всё в растяжке от неоэкспрессионизма до Ист-Сайдской школы.
Тогда же, ближе к июлю 1983 г., из многозаходовых подходов к новой подаче книги (или шире, к новому показу текста) Ануфриев подтолкнул меня к идее книги-капусты. «Книга зайцев» была задумана как пластмассовая капуста полуметра в диаметре, на каждом её листе золотым тиснением давалась одна фраза, причём вне зависимости от интонации (вопросительной, восклицательной) она заканчивалась простым: «…сказал зайчик».
— Всё то же самое, но в той же форме, — сказал зайчик.
— И разве что всё, — сказал зайчик.
— Что из того, что что из того? — сказал зайчик.
— Надоело корчить из себя в себя, — сказал зайчик.
— Как-то очень уж сразу, — сказал зайчик.
— Чересчур что ли вмиг? — сказал зайчик.
— Здесь будет постоянное место для «вместо», — сказал зайчик.
— Люблю орднунг, — сказал зайчик.
Текстов было вообще очень много. Все писали стихи, часто слипавшиеся в совместные сборники («Стопка бумаги» 1984 года и далее куча, всех и не помню). Это бесконечное писание стихов и их бесконечное переплетение (рекомбинации авторов сборников, комбинаторность взаимоотсылок и косвенных вытеканий) создавало ткань, на которой и подбрасывали Жиголо…
Титульне фото: Леонід Войцехов. Автор: Олександр Шевчук (1990-і, Одеса)