Підтримати

Покинутая земля Павла Макова

Через пятьсот лет после человека лес вернет себе территории городов. «Что интересно, дольше всего продержатся радиоактивные отходы и бронзовые статуи», — рассказывает Павел Маков, когда мы говорим о его последних работах: огромных ноге-дереве, фикусе и алоэ. Шутит о том, что если у художников есть планы по представлению своих работ в эпоху «после человека», то пора переходить на бронзу.

Павло Маков. Ніч (кольорова вкладка з Абракадабри), 2020

Павло Маков. Ніч (кольорова вкладка з Абракадабри), 2020

После цикла о городе будущего До По и одноименной авторской книги Маков продолжает развивать тему Места в его временной перспективе. От работ о городах будущего и ситуации одного человека внутри глобального планирования, Маков переходит к местам без человека — тем, которые были оставлены, или тем, которые его переживут. Эти работы создаются на фоне чтения текстов Алессандро Барикко о «варварах-кочевниках» как главных действующих лицах современного мира (сборник статей «I Barbari» и его продолжение «The Game»), в дискуссиях о речи Греты Тунберг в ООН (среди прочего говорившей о том, что «…здесь и сейчас мы подводим черту. Мир пробуждается. И перемены грядут, нравится вам это, или нет»), а также сопровождаются уходом за растениями. Зимой Маков принес в свою мастерскую алоэ, найденное Мариной Глущенко возле мусорных контейнеров — кто-то оставил комнатные растения здесь, прямо в горшках.

Оказавшись в центре работ, растения воплощают еще один образ будущего. Если теория 600-та глобальных городов, на которую опирался план «До По», описывает будущее человечества как однозначно урбанистическое, то новые работы Макова связаны скорее с противоположным видением — о жизни, не связанной с процессами в городах. Так, например, раскрывая подобный сценарий, в феврале 2020-го архитекторы Рем Колхас и Самир Бантал открыли выставку под названием «Сельская местность: будущее» (Countryside, The Future) в нью-йоркском музее Соломона Гуггенхайма. Архитектор Куба Снопек пишет, что «…основной посыл выставки можно сформулировать так: пока архитекторы были заняты фетишизацией городов, действительно интересные преобразования происходили за пределами города». Прямо сейчас оба взгляда на то, что будет с людскими пространствами дальше (еще более явная, сопровождающаяся нарастающей перегрузкой урбанизация или внимание к жизни вне городской территории), оказываются в равных условиях карантина. Города пребывают в режиме чрезвычайной ситуации. Музей в Нью-Йорке закрыт.

С началом карантина пересеклась и выставка Макова «Безна / Forlorn» в галерее the Naked Room. На ней диптих 2019 года «Абракадабра (лист 1)» и «Ночь (Абракадабра, цветная вкладка)» был показан вместе с рисунками, офортами и линогравюрами 1980—1989 годов. В кураторском тексте Мария Ланько и Лизавета Герман обращают внимание на то, что в последних сериях Макову свойственно «оглядываться назад» (например, в длящемся цикле «Future in the Past», где используются одновременно доски 1990-х и 2010-х годов, или в той же авторской книге «До По», значительную часть которой представляют страницы из старых дневников), и выстраивают связи между ранними и только что законченными работами художника. Экспозиция была организована так, чтобы рисунки 1980-х вели себя как более поздние офортные доски Макова — были не самодостаточными, а становились элементами, вписанными в межвременной художественный проект, часть которого и представляла выставка.

Фрагмент экспозиции выставки «Безна» в The Naked Room

Фрагмент экспозиции выставки «Безна» в The Naked Room

Ранние работы преимущественно посвящены растениям: это отдельно стоящие деревья, заросли и аллеи, горшки на подоконнике на фоне сада, или стволы и ветки, прорастающие сквозь стены домов. Несмотря на явную тематическую связь с большим карандашным алоэ и офортными оттисками маленьких алоэ, для зрителей название выставки «Безна» считывалось скорее как указание на пропасть между работами 1980-х годов и новыми работами, чем на «Forlorn» — оставленную землю, местность, за которой перестали следить. В день открытия выставки на кирпичной стене галереи была оставлена надпись: «МОЛОД / МАКОВ / НЕ ПЛАКАВ».

МОЛОД / МАКОВ / НЕ ПЛАКАВ. Меловое граффити на стене галереи the Naked room. После открытия выставки Павла Макова «Безна». Фото автора

МОЛОД / МАКОВ / НЕ ПЛАКАВ. Меловое граффити на стене галереи the Naked room. После открытия выставки Павла Макова «Безна». Фото автора

«На самом деле наоборот», — отвечает Маков, когда речь заходит о граффити. Если и сравнивать работы разных периодов, говорит он, то «в сделанных тридцать—сорок лет назад чувствуется надрыв, которого сейчас нет. В ранних работах — заброшенность и констатация факта, в новых — уже обыгрывание и мифологизация». Для Макова «молодость» и «плач» могут быть связаны только экспрессивным характером рисунков, тогда как свой художественный проект он склонен не разделять: «Это не “Маков до Макова”. На работах “Утро” (1980) и “Зима” (1982) стоит штамп UtopiA. Я поставил его 5 лет назад, потому что многое выросло в эту сторону, и корни там. Все, что я сделал, объединено, но и единой линии у всего этого нет. Если растет, то пускай растет. И есть то, что можно исключить — то, что было сделано между 1989 и 1991 годами. Рисунки в стилистике постмодерна — от них следов почти не осталось».

Сегодня Маков чаще говорит о сети единого художественного проекта, чем о разрывах в рамках корпуса своих работ. Поэтому взгляд, выраженный в меловом граффити и звучащий в обсуждениях «Безни/Forlorn», отличается от того, как видит выставку художник и что предлагают в проекте кураторки. Герман и Ланько не столько подхватывают характерную для Макова «оглядку назад», сколько утверждают важность представления художника через выстраивание связей между работами разных лет — сделанных в несовпадающих контекстах, но актуализированных заново, обретающих бóльшую интенсивность именно сейчас. Исходя из разных предпосылок, в выставке «Безна» кураторский жест и практики художника совпадают. В свою очередь зрителям дается очень ясная возможность, подчеркнутая разделением работ в пространстве галереи — противопоставлять или связывать работы разных лет.

Павло Маков. Автопортрет з ластівкою, 2018—2019. Графітний олівець, багаторазове інтагліо, акрил, папір, кольорові олівці. 112Х160 см

Павло Маков. Автопортрет з ластівкою, 2018—2019. Графітний олівець, багаторазове інтагліо, акрил, папір, кольорові олівці. 112Х160 см

Павло Маков. Без назви, 1987

Павло Маков. Без назви, 1987

С 1992 года, которым начинается книга «Хроники Утопии. 1992—2005», и до циклов «Paradiso Perduto» и «Дотик», Маков говорил о Месте, которое нужно обжить и принять как собственное пространство. Для этого он создает панорамы города, накладывая анатомию на топографию, собирает фотоархив сохранившихся на городских стенах человеческих мишеней, находит авторские книги в сараях и подвалах заброшенных домов, документирует квартиру Олега Митасова, приходит к теме сада как территории персональной ответственности и находит в контейнерах и дачных участках образы мирского счастья. Как только растения начинают доминировать над руинами (а рисунок над печатью), вопрос об обживании места превращается в другой — о проверке этого места на прочность. Если это место — не один из шестиста глобальных городов, то что это такое, как описать его будущее? — на этот вопрос становится трудно ответить, держа в голове только одну модель завтрашнего дня. Профессорка антропологии в университете Калифорнии Анна Лёвенхапут Цзин в книге «Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма» говорит о местах, которые рассматриваются как покинутые из-за несоответствия представлениям о местах прогресса: «Ландшафты ныне усеяны подобными развалинами по всему свету. А такие места, тем не менее, могут быть живы — невзирая на их объявленную смерть: заброшенные источники ресурсов иногда порождают новую многовидовую и многокультурную жизнь. Во всепланетарном состоянии неустойчивости у нас нет другого выбора — нам необходимо высматривать жизнь на руинах. Первый шаг — вернуть себе пытливость. Достаточно отказаться от упрощенного нарратива прогресса — и откроются узлы и биение сердца этой самой лоскутности». Лёвенхапут Цзин говорит об этом, рассматривая гриб мацутакэ. Маков смотрит на алоэ.

Пост из инстаграма Ольги Тихоновой. 16 февраля 2020

Пост из инстаграма Ольги Тихоновой. 16 февраля 2020

За дисбалансом растений и руин следуют и другие изменения. Если раньше человека на работах Макова не было, потому что он (как зритель) находился перед ними и мог осматривать ландшафты, то сейчас человека на них уже нет (места на которые он смотрит покинуты — и покинуты в будущем). Работа с алоэ, лишенного признаков некротичности и каких-либо органических дефектов, выглядит как вышедшая из-под человеческого контроля страница ботанического атласа. Для Макова важно сделать акцент на том, что какие-либо манифестации «за защиту Земли» не могут быть убедительными, если забыть о том, что «именно человеку плохо без Земли. Человечеству нужно спасать себя путем спасения Земли. В “Ночі” много сарказма, напоминания о том, что Земле без нас — ок». Растение подвижно и самодостаточно, настолько, что спиралями штрихов, поддержанная искривлениями стекла, закручивает в своем движении всю остальную выставку (см. ниже отражение на фото из инстаграма Ольги Тихоновой).

Вместе с тем замечательно, что галерея the Naked room получает отзыв на выставку прямо на собственных наружных стенах. Меловый период арт-критики — когда оставляешь надпись мелом на стене, побуждая тех, кто вышел на перекур, с кофе или бокалом вина, внимательнее пересмотреть выставку.